Геннадий Шпаликов

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

А не то рвану по следу -
Кто меня вернет? -
И на валенках уеду
В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,
Там, где - боже мой!-
Будет мама молодая
И отец живой.

---

Ух ты, больше двух месяцев.

Мой дорогой дневничок)
Прошу прощения у ПЧ-й за долгое отсутствие, осознаю и сожалею)
От меня с любовью к лету и в вам, мои дорогие.

@музыка: Down To Earth - Murray Gold

@темы: Лытыдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Моя нокия =)

Прошлогодние фотки.
С тихой охоты на землянику:
Бабочек было много, и здесь если я говорю много, значит их было МОРЕ.

Сколько ни снимала земляничные полянки, на фото они ни разу не выходили такой яркой россыпью, словно ягоды прятались.



Ромашки, м-мм *тоном Кастора Троя* я могу фоткать ромашки часами.

Деревца мои любимые

Песнь льда и пламени.

Лучший способ не завалить горизонт - фотографировать небо Х-Р

И голубое облако

@темы: Фото

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Моб. День шестой и седьмой.

И финал недели сказочного морока)

@темы: Флеш-моб, Игры, Похихикать

---

Моб. День пятый.

Советская

@темы: Флеш-моб, Игры, Похихикать

---

Моб. День четвертый.

За секунду до

@темы: Игры, Похихикать

---

Моб, день третий.

Вот такой выкрутас.

@темы: Игры, Похихикать

---

Моб, день второй.

Вот такая. Не скрывающая ничего)

@темы: Игры, Похихикать

---

Моб.

Раз я - Алиса, надо соответствовать. День первый:

@темы: Игры, Похихикать

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Схемы

Лягушка-рыбак
Очень красивая крапивница
розовые цветы, черная бабочка
Новогодняя елка из гирлянды звезд
Ландыши и фиалки
Шрек и Осел
Ёжик с кактусовым сердечком
Девочки-гимнастки
Девочки-гимнастки 2
Новогодние картинки-открытки
Бансай с коричневыми бабочками
Паук Красный нос
Девочка с голубыми волосами
Котята, мелк
Привет от Лунтика
Варетники с вишней
Бледно-розовые маки
Лошадка с карусели

@темы: вышивка, Схемы-схемы-схемы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

News clippings

Хм-хм-хмм, хм-хм-хмм.....
Сортирую все сообщения и теги в дневнике. Чувствую себя Шерлоком Холмсом, у которого выдался свободный денек на разбор завалов из всевозможных вырезок и разрозненных листов.
Архив, правда, не то чтобы сильно велик... и хорошо, пожалуй. Закончу за раз.
Хм-хм-хм, хм-хм-хм..

@музыка: Интро к Гранадовскому ШХ

@темы: лытыдыбр

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Загадай число от одного до десяти

@темы: Флэш-моб, Игры, Похихикать, Sherlock Holmes

---

ШХ-перевод как сюрприз для Путник& и ее ПЧ-тательниц

ЛЮБОВЬ ПРОЩАЕТ ВСЕ ГРЕХИ

от KCS

Оригинальное название: Love covers all sins.
Ссылка на оригинал:Love covers all sins
Переводчик: Ms. Adventure (White Wyrsa)
Бета: Ms. Adventure (White Wyrsa)
Главные персонажи: дУ, ШХ.
Рейтинг: K
Тип: джен.
Жанр: дружба, драма.
Спойлеры: DYIN.
Отказ:
от автора: все узнаваемые персонажи и события мне не принадлежат.
от переводчика: никакой финансовой выгоды не преследую. Честно-честно!
Краткое содержание: Холмс по-плохому узнаёт, что не все в жизни следует принимать как само собой разумеющийся факт.
Предупреждения: нет.
Примечания: выкладываю в качестве презента для Путник&. Ты нас столько одариваешь своими творениями. Желаю, чтобы вдохновение и впредь искрило на радость тебе и твоим поклонникам, и чтобы Большая игра-2013 закончилась разгромной победой твоей команды. Поставьте им всем роскошный мат!

Часть первая. От лица Уотсона.

Proverbs 10:12 “Hatred stirreth up strifes, but love covereth all sins”
(Вражда толкает друг против друга, но любовь покрывает все прегрешения)


- Боже мой! – воскликнул Холмс, - ведь я совершенно забыл о нем. Дорогой Уотсон, приношу вам тысячу извинений. Подумать только, что я упустил из виду ваше присутствие! Мне незачем знакомить вас с Кэлвертоном Смитом – вы, сколько я понимаю, уже виделись с ним сегодня.
(«Шерлок Холмс при смерти.» перев. В. Штенгель)

Эти слова продолжали звенеть у меня в ушах, даже после того, как за полицией, уводившей опасного злодея, закрылась дверь. Бешеные вопли Смита, сыпавшего угрозами, доносились до меня даже с улицы, и эти звуки заставляли меня содрогаться при одной мысли о том, что могло произойти.
Однако, моя голова шла кругом не от внезапного открытия истинной сущности мистера Смита, а от этих двух фраз, которые Холмс произнес легкомысленным, почти игривым тоном, появлявшимся у него во время особенно захватывающего расследования. «Дорогой Уотсон, приношу вам тысячу извинений. Подумать только, что я упустил из виду ваше присутствие!»
И это было первое, что он сказал после того, как превратил для меня предыдущие восемь часов в подлинный ад на земле.
Оскорбив во мне врача, внушив, что умирает, заставив привезти к нему Кэлвертона Смита и потом молча выслушивать, как тот злорадствует, обрекши на смерть моего самого дорогого друга, Холмс осмелился вообще забыть, что я присутствовал во время признания, и – самый болезненный удар – мой друг сказал, что не уверен во мне.
«Если уж мне против воли навязывают врача, пусть это будет хотя бы человек, чьи способности внушают мне доверие». Боль, которую причинили мне его слова, просто не поддается описанию. Неужели прошла всего пара часов?.. Эти слова ранили глубже, гораздо глубже, чем осознание того, что он не доверял мне достаточно, чтобы открыть правду о Кэлвертоне Смите раньше.
Много лет я примирялся с эксцентричным поведением Холмса почти без возражений. Я ценил его как друга и соратника слишком высоко, чтобы обращать внимание на неудобства, которые доставляла мне его манера общения. Я слушал и был терпелив – такова была моя роль в нашей дружбе, и для меня было более чем достаточно знать, что я единственный, перед кем Холмс немного приоткрывал душу.
Не совсем безопасные химические эксперименты и ужасные запахи, пропитывавшие весь дом, скрипичные соло в самые неурочные часы, чудовищный беспорядок в гостиной, доводивший миссис Хадсон до истерики, постоянные подначки по поводу моих литературных опытов, привычка вытаскивать меня из постели в любое время дня и ночи ради очередного расследования – все это дополняло привилегию называть себя ближайшим, если не единственным, другом острейшего ума современности.
Однако сегодня это уже было не просто какое-то расследование. Не эксперимент, пошедший не по плану, и не очередное из многочисленных хобби Холмса, регулярно выводивших меня из себя. И обещанная «тысяча извинений» в данную минуту мало чем помогла бы, даже если бы он попытался принести их.
Когда за полицией захлопнулась входная дверь, вместо огромного облегчения, доставленного мне вестью, что смертельная болезнь Холмса была всего лишь уловкой, я всем сердцем ощутил глубочайшее, непримиримое негодование. И когда Холмс, потирая руки, с победной улыбкой повернулся ко мне, последние остатки терпения во мне лопнули.
- Ну-с, Уотсон! – сказал он, и отсутствие всяких следов раскаяния лишь подлило масла в огонь моего клокочущего гнева. – Все прошло весьма неплохо, вы согласны?
От его беззаботного тона последние крохи самообладания исчезли, и все мои замкнутые внутри, не находившие успокоения чувства, накопленные за этот страшный день, сметя все барьеры, обрушились на ничего не подозревавшего детектива.
- Да как вы СМЕЕТЕ, Холмс? – взорвался я. Не припомню от себя такой вспышки ярости за все предыдущие девять лет нашего знакомства.
Я чуть ли не воочию увидел, как торжество буквально испарилось с его лица. Он удивленно смотрел на меня.
- Как вы смеете? – гневно повторил я, не зная, что собираюсь сказать, и не очень об этом задумываясь. – Вы стоите тут передо мной, сияя, словно только что произвели в своей гостиной самый обычный арест, и ведете себе так, будто за последние восемь часов не произошло ровным счетом ничего особенного! Как вы можете?
- Уотсон, ради всего святого, друг мой…
- Не смейте звать меня другом, Холмс!
Это захватило его внимание.
- Уотсон, я…
- "Вы" что? "Вы" что, Холмс? Если вы намерены сказать, что сожалеете, не беспокойтесь, потому что лжи с меня на сегодня достаточно!
Я мысленно выругался, когда голос предательски дрогнул на последнем слоге. Надеюсь, Холмс этого не заметил.
- Я хотел попросить, чтобы вы проявили великодушие и соизволили выслушать вполне уважительные причины, стоявшие за моим поведением! – резко ответил он, и я торжествующе отметил слабый румянец, окрасивший его бледное, исхудавшее лицо.
- Какие причины, Холмс? Как вы сможете оправдать тот факт, что заставили меня поверить, будто вы при смерти? Объяснить, почему вам показалось удачной мыслью держать меня в неведении до самой поимки преступника? Объяснить, отчего вы больше мне не доверяете?
Он заметно вздрогнул.
- Уотсон, как вам это пришло в голову…
- Как мне это пришло в голову? – он поморщился от моего голоса, ставшего громче от нового прилива гнева. – Как вы можете смотреть мне в лицо и задавать этот самый напыщенный, наглый, самодовольный…
- Придержите коней, Уотсон!
- Я еще не все сказал, Холмс! – разгневанно прервал я. – Вы самый самовлюбленный, эгоистичный человек из всех, кого я знал за всю жизнь! Думаете, раз вы одарены особыми способностями, это дает вам право использовать всех, как заблагорассудится, чтобы добиваться того, чего вам хочется? Для вас ведь всё только часть игры, не так ли?
Холмс пытался вставить хоть слово, но меня несло дальше. Слова вылетали прежде, чем я успею подумать, что говорю.
- Вы думаете, весь мир пребывает в вашем полном распоряжении, чтобы вы могли достичь желаемого? Полиция, миссис Хадсон, и даже я – все мы только инструменты, которыми вы можете пользоваться в свое удовольствие, чтобы выиграть свою партию! Что ж, Шерлок Холмс, в один прекрасный день вы поймете, что существует на свете нечто более важное, чем ваши бесценные расследования! В жизни есть не только радость от побед в столь милых вашему сердцу интеллектуальных состязаниях, и если бы вы не были такой жалкой, пустой, зацикленной на себе вычислительной машиной, вы бы знали, что для того, чтобы это понять, не требуется гениальных дедуктивных способностей!
Я замолчал, придя в ужас от того, что сейчас наговорил.
Багровое лицо Холмса внезапно побелело. Его черты исказила минутная вспышка ярости.
- Убирайтесь, - прорычал он.
- С большим удовольствием! – выпалил я в ответ. Его тон кольнул меня в сердце, но мимолетную боль поглотили терзания, пережитые мною ранее. – В следующий раз, когда вам понадобится мальчик на побегушках, надеюсь, вы найдете такого, чьи способности будут вызывать у вас большее доверие! Всего хорошего!
Захлопнув за собой дверь с большей силой, чем требовалось, я спустился по семнадцати ступеням на первый этаж, дрожа всем телом после несвойственного мне приступа бешенства и от осознания того, какие ужасные слова я только что произнес.
У подножия лестницы я оперся рукой на стену и прислонился к ней лбом, пытаясь перед выходом на улицу хоть немного взять себя в руки.
Настолько я был расстроен, что не заметил приближения нашей хозяйки, пока она осторожно не положила мне руку на плечо. Я подскочил от неожиданности.
- Доктор?
- Простите за повышенные тона, миссис Хадсон. Искренне надеюсь, вы не слышали всего, что было сказано.
«Хотя, какой у нее был выбор, поскандалил ты на славу», - уныло подумал я .
Добрая женщина мягко похлопала меня по руке. Ее лицо выражало теплое сочувствие. Бедная наша хозяйка, сколько раз за прошедшие годы она бывала свидетельницей наших с Холмсом разногласий, однако так нас не заносило еще никогда.
- Полагаю, сэр, мистер Холмс не был настолько болен, как мы все боялись?
- Нет, миссис Хадсон. - Гнев во мне утих отчасти при виде нескрываемых слез радости, наполнивших ее глаза. – Он вне опасности. Если только я сам не убью его за то, что он сегодня натворил!
- Доктор, доктор, - тихо произнесла она и жестом предложила мне снять пальто.
- Нет, миссис Хадсон, я не могу оставаться здесь ни минуты. Благодарю вас. Мне очень жаль, что вам пришлось через все это пройти.
Мой тон получился более натянутым, чем мне хотелось, как я ни старался скрыть от миссис Хадсон мой гнев и глубокое разочарование.
Она кивнула, как всегда понимая все без слов.
- Позвольте, я поймаю для вас кэб. На улице густой туман и дождь льет как из ведра.
- Нет, я пройдусь.
- Но, доктор!
- Благодарю вас, миссис Хадсон, не нужно. Всего доброго.
Вздохнув, она открыла дверь и проводила меня. Часть эмоций мгновенно охладил вид сплошной стены воды, в которой мне - с большой неохотой – предстояло идти до самого дома в Кенсингтоне, и бушующий ливень изрядно остудил мой гнев. Я обернулся к двери 221б и сквозь шум дождя позвал нашу хозяйку:
- Миссис Хадсон.
- Да, сэр?
- Проследите, пожалуйста, чтобы мистер Холмс хоть немного поел. Он сказал, что не принимал пищу три дня, и по нему это видно. Сперва подайте ему что-нибудь легкое, вроде супа, затем постепенно вводите что-нибудь более существенное. И постарайтесь не позволять ему курить, пока он не поест как следует.
На лице добрейшей хозяйки расцвела легкая улыбка.
- Я все сделаю как вы велели, доктор, - пообещала она.
- Хорошо, - коротко ответил я и пошел к себе сквозь потоки холодного дождя.

Часть вторая. От лица Холмса.

Уотсон хлопнул дверью нашей (теперь моей, поскольку он покинул меня ради жены) гостиной так оглушительно, что, казалось, эхо долго звенело в комнате, сильнее расстраивая мои и без того издерганные нервы.
Чернее тучи, я бросился в кресло у камина, гневно уставившись на чересчур весело горевшие в его чреве угли. Их жизнерадостное оранжевое сияние лишь сильнее разжигало мое раздражение. Я был зол – холодной, всеобъемлющей, праведной (как мне казалось) злостью.
Я – человек, редко поддающийся эмоциям, и гнев обычно в их число не входит. Но услышать от Уотсона такие обвинения, да еще высказанные с таким напором, поколебали стены, отгораживающие меня от сильных чувств. И, расшатанные напряжением последних трех суток, к концу нашей с доктором беседы мои барьеры рассыпались. Я обмяк в кресле, подперев руками свою ноющую голову.
«- Объясните, отчего вы больше мне не доверяете?»
Слова Уотсона, подогретые гневом или душевной болью, я не мог сказать, чем, снова и снова мелькали в памяти. Как он мог такое подумать?
Совесть, словно в ответ, подбросила мне мои собственные слова.
«Если уж мне против воли навязывают врача, пусть это будет хотя бы человек, чьи способности внушают мне доверие!»
Я поморщился, вспомнив потрясение и боль на его лице, когда я произнес их. Я призадумался. Чего еще я ему наговорил в те минуты, когда пытался любой ценой не дать ему приблизиться ко мне и раскрыть секрет? Весь этот мучительный день помнился мне как в тумане – что же я успел натворить, чтобы спровоцировать такую реакцию от моего единственного настоящего друга?
Я доверил бы Уотсону даже собственную жизнь – и не раз так делал в буквальном смысле. Я ни на секунду не сомневался в мужестве и верности этого человека, и глубина этих качеств временами просто поражала меня.
Чем же этот день отличался от прочих, когда моя страсть к театральным эффектам заводила меня слишком далеко? Что я сегодня сделал такого, чего его абсолютная преданность не смогла стерпеть?
Мои размышления прервала миссис Хадсон, войдя в гостиную. Я встретил свою квартирную хозяйку мрачной миной, желая, чтобы меня оставили наедине с моими мыслями, но она, подчеркнуто игнорируя мои взгляды, поставила на стол поднос, который принесла с собой.
- Мистер Холмс, будьте любезны немедленно сесть за стол и съесть полную тарелку супа, - велела она тоном, не терпящим возражений.
Я собирался отказаться – из принципа - но запах от блюда заставил мой желудок заурчать. Оставив гордость, во всяком случае, на время, я тяжело опустился на свое место за столом.
Я был так глубоко погружен в свои мысли, что едва заметил, как миссис Хадсон наполнила мою тарелку. Сейчас, когда гнев мой, по крайней мере отчасти, утих, и я вновь обрел способность трезво мыслить, я совершенно не представлял, что мне делать с Уотсоном.
Голос миссис Хадсон нарушил ход моих беспокойных размышлений:
- Доктор велел мне, чтобы я заставила вас поесть, мистер Холмс, и я буду стоять здесь до тех пор, пока вы не доедите все до последней ложки. Судя по вашему виду, вы предпочли бы, чтобы меня тут не было – что ж, чем скорее вы поедите, тем скорее я перестану вам докучать!
Я машинально взял ложку и замер от осенившей меня мысли:
- Уотсон попросил вас проследить, чтобы я поел? – спросил я, стараясь не выдать вспыхнувшую во мне надежду.
Хозяйка пронзила меня пристальным взглядом.
- Да, мистер Холмс. Но, если я правильно разбираюсь в людях, не стоит воспринимать это как признак прощения, - сказала она многозначительно, отвечая на мой незаданный вопрос.
Я со вздохом уронил ложку обратно в тарелку. Мой внезапно оживший аппетит так же быстро улетучился. Миссис Хадсон предупреждающе посмотрела на меня, но я игнорировал ее - насколько это возможно, когда у вас над душой стоит настойчивая пожилая женщина. Однако моя квартирная хозяйка обладает до крайности раздражающей манерой видеть меня насквозь не хуже, чем Уотсон, и это было более чем неловко.
- Мистер Холмс, - начала она.
- Не сейчас, миссис Хадсон, - оборвал я, выпроваживая ее повелительным жестом.
- Вы выслушаете меня до конца, сэр! – сказала она с характером, который проявляла в тех слишком частых случаях, когда я случайно (или осознанно) приводил в негодность какой-либо предмет обстановки или часть ковра. Я поднял на нее взгляд, надеясь, что выражение лица не отражает моего внутреннего состояния.
- Что вы находите настолько важным, чтобы прервать мои размышления, миссис Хадсон?
- Мистер Холмс. Вы ведете себя как ребенок, - высказала она со значением и повернулась к двери.
Я поднялся со стула.
- Прошу прощения?
- Вы так часто хвалитесь своими острыми чувствами, мистер Холмс, и я, между прочим, не заикаюсь. Вы – ведете – себя – как – ребенок. И кому-нибудь давно следовало сказать вам об этом.
- Миссис Хадсон!
- Ох, да бросьте уже разыгрывать жертву. Сядьте, и тогда я кое-что вам скажу.
Натолкнувшись на это неожиданное проявление несгибаемой воли, я сделал единственное, что следовало сделать в этот момент, дабы не уронить достоинства.
Я сел.
- Сэр, вы ранили чувства доктора, очень, очень глубоко.
Ее голос смягчился, озвучивая то, что я и так уже знал.
- Знаю, миссис Хадсон, но не имею ни малейшего понятия, как, - ответил я хмуро.
- Возможно, вместо того, чтобы думать о самом себе, вам стоило бы приложить к решению этой задачи те самые дедуктивные способности, которыми вы так гордитесь, - объявила миссис Хадсон.
- Я вовсе не думаю только себе!
- Именно это вы и делаете. С того момента, как ушел доктор, вы сидите и гадаете о том, что же вы сделали не так.
- И что?
- А то, что вам следовало бы понять, что же задело его так болезненно, и вызвало в нем такую ужасную реакцию. И если вы не сможете разрешить эту загадку, тогда ваши гениальные умственные способности решительно не стоят всех тех похвал, которые доктор на них расточает.
На этом моя удивительная хозяйка покинула комнату, прикрыв за собой дверь гораздо тише, чем Уотсон до нее, и оставив меня недоуменно хлопать глазами ей вслед.
Глубоко выдохнув, я поднялся из кресла, чтобы разыскать и зажечь свою трубку. Ну и что же могло вызвать в моем дорогомУотсоне такую реакцию?
Словно в ответ, на ум, оглушая меня своей круговертью, начали возвращаться отрывки событий и фраз.
«- Если уж мне навязывают врача, пусть лучше это будет тот, чьим способностям я доверяю!»
«- Вы, доктор, способны довести своего пациента до безумия!»
«- Недостаточный опыт и ограниченные познания…»
«- Боже мой, я совсем позабыл о нем!»
Меня начали глодать угрызения совести. Неужели я все это ему сказал?
Да, и это, и много больше.
Наконец, на меня снизошла идея мысленно поставить себя на место Уотсона и представить, как отреагировал бы я сам. И вновь я внутренне поморщился, осознав, что наговорил ему.
«- Не шевелитесь, чтобы не случилось. Что бы ни случилось, слышите?»
Мой собственный приказ обжег меня изнутри, словно огнем. Он был хуже всего.
Я вынудил его оставаться на месте, для начала в очень неудобной позе, и слушать, как монстр в человеческом обличии похваляется тем, как ловко убил меня и как гордится своим свершением. Уотсону пришлось оставаться в своем укрытии и слушать, как я умираю. И до самого конца он был вынужден сидеть там, не шевелясь, потому что дал мне слово. Зная, что у него даже не будет шанса попрощаться со мной.
Если бы он заставил меня пройти через такое, я бы его убил.
Вот и главная причина, по которой он был настолько взбешен. И о чем я еще гадаю?
Я со стоном уронил голову, спрятав лицо в ладонях. Что я наделал?
«- Да как вы СМЕЕТЕ, Холмс?»
Обвинения Уотсона вновь зазвучали в памяти. Он был совершенно прав. Как я смею принимать его присутствие в моей жизни как нечто само собой разумеющееся? Тот факт, что в процессе расследования я все свои помыслы сосредотачиваю на деле, вовсе меня не оправдывает. Я был не прав, совершенно, абсолютно не прав, поступив так с ним.
«В следующий раз, когда вам понадобится мальчик на побегушках, надеюсь, вы найдете такого, чьим способностям доверитесь больше!»
Вот и вторая составляющая. Он подумал, что я использовал его просто как гонца.
Но это весьма далеко от истины – только ему и никому другому я доверил бы эту миссию! К Смиту было не так-то просто пробраться, и Уотсон был единственным, кому хватило бы упорства и тревоги обо мне, чтобы вынудить нашего противника принять его, хочет он того, или нет. Но, очевидно, Уотсон не догадывался, что я настолько полагался на его глубокие чувства ко мне.
"Да и как он мог знать, если ты ему не сказал? - с презрением влез внутренний голос. Уже после возвращения от Смита ты мог ему все рассказать. Но как же, тебе нужен был максимально драматический эффект."
«- На свете существует нечто более важное, чем ваши бесценные расследования!»
В этот миг я понял, что раскрыл суть проблемы. И мне не потребовались все мои дедуктивные способности, чтобы разобраться, почему Уотсон так отреагировал.
Частично это было из-за того, что ему казалось, будто я ему больше не доверяю, и частично оттого, что я его, якобы, использовал только как инструмент для достижения своей цели.
Но в наибольшей степени оттого, что ему казалось, будто мне наплевать на то, что я так поступил.
Поняв это, я в полной мере осознал, что на самом деле сделал, и меня замутило от чувства вины. Я понял, что мне не плевать, совсем не плевать. Чем я только думал?
Как только это открытие снизошло на меня, я взял свои мечущиеся эмоции под твердый контроль и впервые с начала всей этой опротивевшей драмы почувствовал себя самим собой. Уверенно пройдя к двери, я распахнул ее, чтобы позвать миссис Хадсон… и обнаружил ее прямо на пороге, где она, без следа смущения за свою назойливость, дожидалась моего появления.
- Долго же вы думали, - сказала она, проскользнув в комнату под моим оторопелым взглядом, – дедукция, тоже мне!
Я сдержал раскаянный смех, не желая давать ей лишний повод для торжества, и вернулся к столу.
- Вы никуда не пойдете, пока не поедите как следует, - постановила наша необыкновенная хозяйка.
- Миссис Хадсон, вы просто поразительны. Расскажите, прошу вас, как вы догадались, что я собираюсь куда-то идти? – весело спросил я.
Она, презрительно засопев, повернулась к двери.
- Я вызову вам кэб, мистер Холмс.
- Благодарю вас, миссис Хадсон, - "Не только за ужин и кэб", закончил я про себя. И затем, не мешкая, приступил к еде, чтобы поскорее переодеться и выйти из дома.

Часть третья. Вновь от лица Уотсона.

Дождь лил сплошным потоком, так что, даже если бы у меня был зонт, очень скоро я все равно промок бы до нитки.
Серая, безрадостная атмосфера полностью соответствовала моему подавленному, пристыженному настроению. Как я мог так сорваться на Холмса?
Да, он раздражал, злил, порой был просто несносен, но он мой друг, мой лучший друг. Как я мог ему все это наговорить? Мои ужасные слова - если бы вы не были такой жалкой, пустой, зацикленной на себе вычислительной машиной! – все еще гремели у меня в ушах. Что на меня нашло?
Я знал Холмса достаточно, чтобы помнить, что во время расследования он полностью отключается от всего, что не касается дела, не замечая ничего вокруг, в том числе и меня. И это не из презрения – просто таков его стиль работы. А это дело явно было неординарным. Даже сидя за изголовьем кровати Холмса, сквозь весь свой ужас я услышал достаточно, чтобы это понять. Если Смит и в самом деле был столь опасен, то любые действия Холмса, как бы я лично к ним ни относился, наверняка были оправданы.
Мне давно следовало привыкнуть к его методам. По какому праву я наговорил Холмсу все эти слова, ведь я знал, что в его намерения вовсе не входило причинять мне боль. Я просто сорвался, не задумываясь о последствиях.
Я всегда был за справедливость и честную игру – и разве справедливо было не дать Холмсу ни единого шанса оправдаться? Почему я не предоставил ему возможности объяснить уважительные, как я понял, причины, стоявшие за его бесчеловечным поступком? Даже преступнику дается право на защиту - а я отнял это право у моего лучшего друга.
Какой же я друг после этого?
Внезапно целая река воды обрушилась на меня из водостока, промочив все немногое, что до этого оставалось на мне сухим. Я передернул плечами, наполовину от холода, наполовину от мысли, что так отвратительно повел себя с человеком, чье мнение для меня было превыше всего.
Я продрог до костей и подумал, было, нанять кэб, но вспомнил, что, помчавшись утром на зов миссис Хадсон, оставил бумажник в своей приемной. Денег, которые были при мне, едва хватило, чтобы добраться до дома Кэлвертона Смита и обратно.
Я шел домой, с каждым шагом промерзая все сильнее, и вдруг, приняв решение, развернулся обратно. Я не хотел, чтобы день закончился для нас с Холмсом в ссоре, и мой друг, безусловно, заслуживал от меня искренних извинений.
Я возвращался туда, откуда пришел, чтобы попытаться спасти то, что осталось от нашей дружбы, к разрушению который я приложил столько усилий.

От лица Холмса.
Я ехал в кэбе, пытаясь закрыть лицо от ливня, шедшего почти под горизонтальным наклоном. В эту минуту я жалел, что зашел так далеко со своим обманом в этом деле. Несмотря на тарелку превосходного супа и сытные лепешки от миссис Хадсон, я все еще чувствовал слабость и мысленно подгонял кэб, желая поскорее укрыться от непогоды.
Однако, винить было некого, кроме себя самого. Мое бессердечие выгнало Уотсона в этот же дождь и холод, и если мы оба схватим воспаление легких после нашей ночной прогулки, виноват буду только я. Я уповал на то, что Уотсон проявил благоразумие и взял кэб, а не пошел весь долгий путь до своей практики в Кенсингтоне пешком – временами он был чертовски упрям, и я надеялся, что сегодня не тот случай.
Я, дрожа, завернулся плотнее в свой ульстер, и тут заметил Уотсона. Бедняга! Он выглядел так, словно постоял прямо под водостоком. Промокший с головы до ног, он шел против хлеставшего дождя мне навстречу.
Я вздохнул. По страданию на его лице было ясно, что он возвращался ко мне, чтобы извиниться. Быстро постучав по крыше, я выпрыгнул к нему из кэба и окликнул, перекрикивая бурю:
- Уотсон!
Он поднял голову на мой голос. Мгновенное облегчение, озарившее его лицо, тут же сменилось выражением глубокого стыда. Но сейчас было не время и не место для обоюдных объяснений.
- Вы выглядите так, словно в Темзу ныряли, мой дорогой доктор, - сказал я, взяв его за руку и практически втолкнув в кэб. Этого он совсем не ожидал, и изумление на его лице было восхитительно - я еще долго буду вспоминать его с удовольствием.
Запрыгнув следом в кэб, я вновь постучал по крыше.
- Кэбмен, обратно на Бейкер-стрит!
- Холмс, - начал Уотсон неловко но, взглянув на меня, передумал и сказал не то, что собирался, - вы еще слабы, и вам не следовало выходить в такую погоду.
- Вам тоже, дорогой Уотсон, - ответил я. – Я узнал вас по хромоте с противоположного конца улицы. Скажите на милость, отчего вы не наняли кэб?
- Всю мелочь, что у меня была, я потратил на поездку от Кэлвертона Смита, вы ведь велели вернуться до его появления, - сказал он устало, со вздохом откинувшись назад.
Вновь меня кольнуло сожаление за мое жестокое обращение с ним. Я вознес горячую молитву за то, чтобы ни он, ни я не умерли от простуды до того, как успеем дать этой истории более благополучное завершение.
Уотсон прикрыл глаза. Я хмуро глядел на струи дождя. Наконец, к моему огромному облегчению, появился уличный указатель с названием «Бейкер-стрит». Через считанные секунды мы остановились перед номером 221б. Я выпрыгнул из кэба, бросил соверен вознице и начал разыскивать по карманам ключи.
По молчаливому согласию, Уотсон спустился вслед за мной, уже не так легко, и я с болью заметил, что он и впрямь хромал – верный признак, что денек для него выдался из трудных. И я не помогал сделать его легче, а только наоборот.
Я, наконец, нашел ключи, но, не успел открыть дверь, как ее распахнула миссис Хадсон, и теплое, манящее сияние лампы в коридоре наполнило промозглый вечер гостеприимным светом.
- Боже мой, мистер Холмс! Входите скорее, пока не залило весь коридор! – воскликнула она, пропуская меня. – О, как хорошо, что вы вернулись, доктор. Я так беспокоилась, когда вы ушли пешком, не наняв кэб, - продолжила она, тактично обходя более личное содержание момента.
Уотсона, после того, как он передал пальто миссис Хадсон, начала бить сильная дрожь. Я сразу заметил это и довольно бесцеремонно начал подталкивать доктора вверх по лестнице. Он не оказал ни малейшего сопротивления моим действиям, что говорило о том, насколько он на самом деле был измучен.
В дверях гостиной мы замерли, глядя в изумлении на открывшуюся перед нами картину.
У пылающего камина миссис Хадсон выложила два моих халата и две пары тапочек. На боковом столике нас поджидал парящий чайник и две чашки. Я многозначительно откашлялся и улыбнулся Уотсону.
- Эта женщина намного проницательней, чем кажется, не так ли? – ответил он на мой невысказанный комментарий, и в его глаза вернулись знакомые искорки веселья.
Я покачал головой.
- Несомненно, - согласился я, помогая Уотсону избавиться от насквозь сырого пиджака и набросив ему на плечи теплый халат. – Вы бы слышали, как она отчитала меня после того, как вы ушли.
Он покраснел при воспоминании, но замер и посмотрел на меня:
- Миссис Хадсон прочитала вам лекцию?
- Еще какую, - фыркнул я, надев в тапочки и затянув пояс халата. – «Мистер Холмс. Вы ведете себя как ребенок.» И это было только начало!
Я был вознагражден насмешливым фырканьем. Налив Уотсону чашку ароматного напитка, я добавил молока, зная, как он пьет свой чай.
- Осторожнее, почти кипяток, - сказал я, тихо выбранившись из-за обожженных пальцев.
- Шерлок Холмс, мастер подмечать очевидное, - пробормотал Уотсон, сев в свое кресло напротив камина. Я рассмеялся – он не знал, что я его расслышал - и с облегчением отметил, что он перестал дрожать, избавившись от сырой верхней одежды. Взяв себе чашку, я устроился в своем кресле, стоявшем напротив его. На минуту повисло неловкое молчание.
Которое следовало нарушить мне.
Я откашлялся и заговорил, но, очевидно, Уотсону пришла в голову та же мысль, потому что мы одновременно обратились друг к другу:
- Уотсон...
- Холмс...
Мы натянуто рассмеялись, и я поторопился его перебить:
- Позвольте мне закончить, Уотсон. Я… многое обдумал за прошедший час. – Я поднялся и нервно разжег трубку, пытаясь вспомнить по порядку все, что собирался сказать. В подобных делах я всегда был не силен. Попытавшись собрать воедино в голове слова, которые я подготовил для извинения, и, потерпев жалкое фиаско, я махнул на все рукой и в кои-то веки просто заговорил от сердца, а не от разума. - И я пришел к пониманию, что… все, что вы сегодня сказали… было совершенно справедливо.
Он громко звякнув поставил чашку на блюдце.
- Холмс, это ни в малейшей степени не соответствует истине.
- Я еще не закончил, Уотсон. Это была правда, все до последнего слова. Все, что я сегодня сделал… я сделал… не подумав. И… ничто из того, что я могу сказать, никак не оправдает моего жестокого поведения. Поскольку я не смогу ни оправдать ни даже объяснить моего поступки, - я замялся на мгновение, сделал глубокий вдох и продолжил, - я могу лишь попросить у вас прощения. Я знаю, что не заслуживаю и никогда не заслужу его за то, что натворил сегодня, но все же попрошу о нем. Мой дрогой Уотсон, сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
Он сидел, не сводя глаз с чашки. Я не мог сказать, чем вызван его яркий румянец – смущением или пылающим огнем, который миссис Хадсон развела в камине.
С минуту никто из нас не шевелился, и я начал опасаться, что он не примет мои извинения. Впрочем, я этого заслуживал. Затем он откашлялся и поднялся с кресла, не желая прятаться.
- Я был неправ, совершенно не прав, и, что бы вы ни сказали, Холмс, никакие слова этого не изменят. Я был чрезмерно, непростительно груб и даже не дал вам шанса оправдаться. Я тоже прошу у вас прощения.
Уотсон поднял, наконец, на меня взгляд, и я прочел в нем, что он и впрямь простил меня, так, как это мог сделать только такой друг, как он.
- Тогда простим друг друга, - тихо сказал я.
Кто-то откашлялся позади нас, и мы обернулись на звук.
- Значит, вы останетесь на поздний ужин, доктор? – невозмутимо спросила миссис Хадсон.
Мы переглянулись и дружно разразились смехом, первым, который мы разделили за долгое время.
Будут объяснения, и будет серьезный разговор, чтобы исправить ошибки, сделанные нами, но я знал в тот момент, что нужно нечто большее, чем мои опрометчивые, эгоистичные причуды, чтобы разрушить то непостижимое качество, которое позволяет моему другу с такой готовностью прощать и забывать. Клянусь перед Богом, что больше никогда не допущу такой ошибки.

@музыка: Гроза

@настроение: Веселое

@темы: Переводы, Sherlock Holmes, Фанфики

---

К подушке
Сердечко из кошек
Папирус из Египта, схема
Папирус из Египта, схема
Девочка в шляпе и с куклой
Папирус из Египта
Мини по Египту
Класные девчонки

@темы: вышивка, Схемы-схемы-схемы

---

Кошки черные под небом
Сиамский котенок
Сердечко-мозаика
Мыши
Цветы
Белка. Новогодняя тема
Идея орнамента для подушки
Кошачий календарь, Риолис
Зайчик с ромашкой
Цветочный орнамент
Ромашковое поле

@темы: вышивка, Схемы-схемы-схемы